Европейская культура и бытовое исповедничество славянского мира

Прокомментированные работы ученого, на которых мы столь подробно остановились, помимо общей идеи объединяет и языковой материал, послуживший автору фундаментом для его этно-, социолингвистических и культурно-исторических разысканий. Возможно, не все этноязыковые признаки нам удалось выявить и показать. В иных местах нас захватывали его «надлингвистические» мысли. Но все они, глубоко патриотические по содержанию, выросли из размышлений ученого над проблемами языковой эволюции, которая, в свою очередь, явилась доказательством правильности расставленных акцентов.

Оставляя в тени интереснейшие литературоведческие труды Н.С.Трубецкого и его работы по истории древнерусской литературы (см., напр.: «Хождение за три моря Афанасия Никитина» как литературный памятник» (1983:437-461; впервые: 1926:164-186), а также Trubetzkoy 1956 и др.), малая часть которых переиздана на Родине ученого, обратимся к еще одной работе, заинтересовавшей нас, кроме прочего, точным, ярким и емким понятием бытового исповедничества, определяемым Н.С.Трубецким в статье «Наследие Чингисхана (взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока)». Начинается она со смелого утверждения, отвергающего общеизвестную и принятую в классической науке XX столетия точку зрения о Киеве как прародителе и генетическом ядре русской государственности. Автор пишет: «Господствовавший прежде (добавим: и ныне. – О.Н.) в исторических учебниках взгляд, по которому основа русского государства была заложена в так называемой «киевской Руси», вряд ли может быть признан правильным» (Трубецкой 1991:33). Таким образом, ставится вопрос о роли Востока в формировании русской культуры. Он находит вполне убедительные свидетельства и у современных исследователей, рассматривающих проблему Восток-Запад с позиции этнокультуры. Так, нами принимается положение, выдвинутое О.С.Широковым (1991:47), который пропорционально разместил точки соприкосновения трех «сред» — этноса, Церкви, власти — в контексте культурного взаимодействия цивилизаций. Он полагает: «В отличие от Западной Европы, где каждое королевство было связано с определенным этносом, а над ними простирала духовную власть «надэтничная» католическая церковь, на востоке христианского мира надэтничной старалась быть светская власть, православные же церкви . оставались или стремились быть связанными с одной конкретной этнической культурой, народными традициями .» (см. также: Широков 1990:38-39, 101; 1994:142-150). Размышляя о представлении веры в сознании русского человека, Н.С.Трубецкой как connaisseur (знаток) народной психологии считает, что «вера не была совокупностью отвлеченных догматов, а цельной системой конкретной жизни» (Трубецкой 1991:53). Две стороны русской жизни, по его мнению, неизменно присутствуют бок о бок: вера и быт. «В быте и в культуре не было ничего морально и религиозно безразличного» (ibid.:53), – замечает он. А далее поясняет: «Вера входила в быт, быт – в веру, оба сливались воедино, в целостную систему «бытового исповедничества» (Ibid.) Оно понимается ученым как следование православным традициям и в бытовой, и в духовной сферах. Проявлялось это и в подборе речевых выразительных средств, в широте и образности которых никогда не был стеснен русский человек. В этом отношении метким выглядит следующее сопоставление автора, несущее в себе глубинное осмысление этнопсихологических, религиозных и языковых переплетений допетровской Руси.

Приведем его высказывание полностью: «Иностранец, иноплеменник воспринимался как чужой только, поскольку он в своих убеждениях и быте отклонялся от русского бытового исповедничества; но такое же отклонение мог проявить и чисто русский по происхождению человек, впав в ересь или в грех. Поэтому между понятиями иноплеменника и грешника в русском сознании устанавливается известная связь. «Чужой» было не этнографическим, а этническим представлением. В силу этого обстоятельства настоящего, сознательного национализма или шовинизма быть не могло. Стремление к насильственному обрусению нерусских племен и народов, входивших в состав московского государства, не наблюдалось, и, наоборот, каждый из таких народов пользовался довольно широкой национальной автономией» (Ibid.:55).

Что же произошло с этим принципиально важным для русской истории комплексом взглядов, объединенных понятием “бытовое исповедничество”? Самое страшное, что ставит «в заслугу» Петру Н.С.Трубецкой, – разрушение создаваемого годами нелегких войн и национальных тяжб равновесия духовных сил и последовавшую за этим «бытовую неразбериху». Как трагедию ученый рассматривает упразднение роли царя «как образцового представителя идеала бытового исповедничества» (Ibid.:58). Для историка-языковеда данный факт, несмотря на всю его катастрофическую тональность, знаменателен одним явлением. Смена системы ценностей у правящего класса и ведение антирелигиозной и антинациональной по отношению к русскому укладу политики повлияло не только на характер развития государственности, но также и на языковое творчество как «западников», так и дворянства, внесло ощутимую струю новых представлений в народное сознание, выраженную в говоре, языке его посланий, в той, конечно, мере, в какой можно судить по зафиксированным источникам. Поэтому период XVIII столетия – один из интереснейших и в то же время трагедийных при изучении круга вопросов, касающихся степени внедренности всего западного в обиход простого человека и его ментальный строй. Исследование языка памятников этого времени должно идти, по нашему убеждению, соразмерно «бытовому исповедничеству» и потенциям народного духа. Изучение исключений из традиционных правил и всякого рода «гибридов», разнообразных по проблемности и внешнему проявлению криминальных происшествий, ставших в какой-то мере ответным подсознательным ударом рядового гражданина на посягательство на его внутреннюю жизнь, вмешательство в его личный самоценностный мир, рассматриваются нами как одна из важнейших задач отечественной этнолингвистики. Незаурядная и витиеватая история глубинки, не укладывающаяся в борьбу официальных теорий и научную полемику тех лет, еще ждет своего исследователя. Надо думать, это потребует и немалого мужества в отстаивании своих неконцептуальных подходов. Мы всегда в этом смысле ориентировались не на следование общепринятому взгляду и не связывали себя наличием четкой (на данном этапе) схемы, а полагались на то бытовое исповедничество, которое способно нести устремленность к иному – ответственности в познании малого и естественному желанию уклониться от гипертрофированной нормы. Не совсем удачный, на первых порах, поиск собственного modus’a vivendi, думается, не остановит исследователя. Жизненный и творческий путь Н.С.Трубецкого тут показателен: прежде всего — поразительным трудолюбием и «направленностью на целое как единственное жилище истины .» (Топоров 1994:116).

Статьи по теме:

Методика создания экспозиций
Методика создания экспозиций предполагает коллекционный тип, тематический принципы строительства музейной экспозиции. Экспозиции музеев Казанского кремля в большинстве своем предполагается создать по тематическому принципу, который характ ...

Романтическое направление русской пейзажной живописи 19 века
Развитие русской пейзажной живописи 19 века условно делят на два этапа, различимых достаточно отчетливо, хотя и связанных органически друг с другом. Временная граница между ними может быть проложена в середине 1820-х годов. В первой четв ...

Мыслители Древней Греции о культуре
Древние греки использовали и такой термин, как "калогатия". Он выражал такой аспект культурного начала в человеке, как гармонию физической и духовной красоты. Идеалом античного общества была гармонически развитая личность, в кот ...